Сонет
Георгию Иванову
Я помню Вас: Вы нежный и простой.
И Вы - эстет с презрительным лорнетом.
На Ваш сонет ответствую сонетом,
Струя в него кларета грез отстой...
Я говорю мгновению: "Постой!"-
И, приказав ясней светить планетам,
Дружу с убого-милым кабинетом:
Я упоен страданья красотой...
Я в солнце угасаю - я живу
По вечерам: брожу я на Неву,-
Там ждет грезэра девственная дама.
Она - креолка древнего Днепра,-
Верна тому, чьего ребенка мама...
И нервничают броско два пера...
Петербург 1911
Россини
Сонет
Отдохновенье мозгу и душе
Для девушек и правнуков поныне...
Оркестровать улыбку Бомарше
Мог только он, эоловый Россини.
Глаза его мелодий ясно-сини,
А их язык понятен в шалаше.
Пусть первенство мотивовых клише
И графу Альмавиве, и Розине.
Миг музыки переживет века,
Когда его природа глубока,-
Эпиталамы или панихиды!
Россини - это вкрадчивый апрель,
Идиллия селян "Вильгельма Телль",
Кокетливая трель "Семирамиды".
1917. Октябрь Петроград
Перед войной
Я Гумилеву отдавал визит,
Когда он жил с Ахматовою в Царском,
В большом прохладном тихом доме барском,
Хранившем свой патриархальный быт,
Не знал поэт, что смерть уже грозит
Не где-нибудь в лесу Мадагаскарском,
Не в удушающем песке Сахарском,
А в Петербурге, где он был убит.
И долго он, душою конкистадор,
Мне говорил, о чем сказать отрада.
Ахматова устала у стола,
Томима постоянною печалью,
Окутана невидимой вуалью
Ветшающего Царского Села...
1924 Estonia - Toil a
Паллада
Она была худа, как смертный грех,
И так несбыточно миниатюрна...
Я помню только рот ее и мех,
Скрывавший всю и вздрагивавший бурно.
Смех, точно кашель. Кашель, точно смех.
И этот рот-бессчетных прахов урна...
Я у нее встречал богему,-тех,
Кто жил самозабвенно-авантюрно.
Уродливый и бледный Гумилев
Любил низать пред нею жемчуг слов,
Субтильный Жорж Иванов - пить усладу,
Евреинов - бросаться на костер...
Мужчина каждый делался остер,
Почуяв изощренную Палладу...
Estonia. Toila
ИЗ КНИГИ "МЕДАЛЬОНЫ. СОНЕТЫ И ВАРИАЦИИ
О ПОЭТАХ, ПИСАТЕЛЯХ И КОМПОЗИТОРАХ"
Андреев
Предчувствовать грядущую беду
На всей земле и за ее пределом
Вечерним сердцем в страхе омертвелом
Ему ссудила жизнь в его звезду.
Он знал, что Космос к грозному суду
Всех призовет, и, скорбь приняв всем телом.
Он кару зрил над грешным миром, целом
Разбитостью своей, твердя: "Я жду".
Он скорбно знал, что в жизни человечьей
Проводит Некто в сером план увечий,
И многое еще он скорбно знал,
Когда, мешая выполненью плана,
В волнах грохочущего океана
На мачту поднял бедствия сигнал.
1926
Ахматова
Послушница обители Любви
Молитвенно перебирает четки.
Осенней ясностью в ней чувства четки.
Удел - до святости непоправим.
Он, Найденный, как сердцем ни зони,
Не будет с ней в своей гордыне кроткий
И гордый в кротости, уплывший в лодке
Рекой из собственной ее крови.
Уж вечер. Белая взлетает стая.
У белых стен скорбит она, простая.
Кровь капает, как розы, изо рта.
Уже осталось крови в ней немного,
Но ей не жаль ее во имя бога;
Ведь розы крови-розы для креста...
1925
Белый
В пути поэзии,-как бог, простой
И романтичный снова в очень близком,-
Он высится не то что обелиском,
А рядовой коломенской верстой.
В заумной глубине своей пустой -
Он в сплине философии английском,
Дивящий якобы цветущим риском,
По существу, бесплодный сухостой...
Безумствующий умник ли он или
Глупец, что даже умничать не в силе -
Вопрос, где нерассеянная мгла.
Но куклу заводную в амбразуре
Не оживит ни золото в лазури,
Ни переплеск пенснэйного стекла...
1926
Блок
Красив, как Демон Врубеля для женщин,
Он лебедем казался, чье перо
Белей, чем облако и серебро,
Чей стан дружил, как то ни странно, с френчем...
Благожелательный к меньшим и меньшим,
Дерзал - поэтно видеть в зле добро.
Взлетал. Срывался. В дебрях мысли брел.
Любил Любовь и Смерть, двумя увенчан.
Он тщетно на земле любви искал:
Ее здесь нет. Когда же свой оскал
Явила смерть, он понял:-Незнакомка.
У рая слышен легкий хруст шагов:
Подходит Блок. С ним - от его стихов
Лучащаяся - странничья котомка...
1925
Брюсов
Его воспламенял призывный клич,
Кто б ни кричал - новатор или Батый.
Немедля честолюбец суховатый,
Приемля бунт, спешил его постичь.
Взносился грозный над рутиной бич
В руке, самоуверенно зажатой,
Оплачивал новинку щедрой платой
По-европейски скроенный москвич.
Родясь дельцом и стать сумев поэтом,
Как часто голос свой срывал фальцетом,
В ненасытимой страсти все губя!
Всю жизнь мечтая о себе, чугунном,
Готовый песни петь грядущим гуннам,
Не пощадил он,- прежде всех,- себя...
1926
Бунин
В его стихах - веселая капель,
Откосы гор, блестящие слюдою,
И спетая березой молодою
Песнь солнышку. И вешних вод купель.
Прозрачен стих, как северный апрель.
То он бежит проточною водою,
То теплится студеною звездою,
В нем есть какой-то бодрый, трезвый хмель.
Уют усадеб в пору листопада.
Благая одиночества отрада.
Ружье. Собака. Серая Ока.
Душа и воздух скованы в кристалле.
Камин. Вино. Перо ив мягкой стали.
По отчужденной женщине тоска.
1925
Гиппиус
Ее лорнет надменно-беспощаден,
Пронзительно-блестящ ее лорнет.
В ее устах равно проклятью "нет"
И "да" благословляюще, как складень.
Здесь творчество, которое не на день,
И женский здесь не дамствен кабинет...
Лью лесть ей в предназначенный сонет,
Как льют в фужер броженье виноградин.
И если в лирике она слаба
(Лишь издевательство-ее судьба!)-
В уменье видеть слабость нет ей равной.
Кровь скандинавская прозрачней льда,
И скован шторм на море навсегда
Ее поверхностью самодержавной.
1926
Горький
Талант смеялся... Бирюзовый штиль,
Сияющий прозрачностью зеркальной,
Сменялся в нем вспененностью сверкальной,
Морской травой и солью пахнул стиль.
Сласть слез соленых знала Изергиль,
И сладость волн соленых впита Мальвой.
Под каждой кофточкой, под каждой тальмой -
Цветов сердец зиждительная пыль.
Всю жизнь ничьих сокровищ не наследник,
Живописал высокий исповедник
Души, смотря на мир не свысока.
Прислушайтесь: в Сорренто, как на Капри,
Еще хрустальные сочатся капли
Ключистого таланта босяка.
1926
Гумилев
Путь конкистадора в горах остер.
Цветы романтики на дне нависли.
И жемчуга на дне - морские мысли -
Трехцветились, когда ветрел костер.
И путешественник, войдя в шатер,
В стихах свои писания описьмил.
Уж как Европа Африку ни высмей,
Столп огненный-души ее простор.
Кто из поэтов спел бы живописней
Того, кто в жизнь одну десятки жизней
Умел вместить? Любовник, Зверобой,
Солдат - все было в рыцарской манере
...Он о Земле толкует на Венере,
Вооружась подзорною трубой.
1926-1927
Есенин
Он в жизнь вбегал рязанским простаком,
Голубоглазым, кудреватым, русым,
С задорным носом и веселым вкусов
К усладам жизни солнышком влеком
Но вскоре бунт швырнул свой грязный ком
В сиянье глаз. Отравленный укусом
Змей мятежа, злословил над Исусом,
Сдружиться постарался с кабаком.".
В кругу разбойников и проституток,
Томясь от богохульных прибауток,
Он понял, что кабак ему поган...
И богу вновь раскрыл, раскаясь, сени
Неистовой души своей Есенин,
Благочестивый русский хулиган...
1925
Зощенко
- Так вот как вы лопочете? Ага! -
Подумал он незлобливо-лукаво.
И улыбнулась думе этой слава,
И вздор потек, теряя берега.
Заныла чепуховая пурга,-
Завыражался гражданин шершаво,
И вся косноязычная держава
Вонзилась в слух, как в рыбу - острога.
Неизлечимо-глупый и ничтожный,
Возможный обыватель невозможный,
Ты жалок и в нелепости смешон!
Болтливый, вездесущий и повсюдный,
Слоняешься в толпе ты многолюдной,
Где все мужья своих достойны жен.
1927
Вячеслав Иванов
По кормчим звездам плыл суровый бриг
На поиски угаснувшей Эллады.
Во тьму вперял безжизненные взгляды
Сидевший у руля немой старик.
Ни хоры бурь, ни чаек скудный крик,
Ни стрекотанье ветреной цикады,
Ничто не принесло ему услады:
В своей мечте он навсегда поник.
В безумье тщетном обрести былое,
Умершее, в живущем видя злое,
Препятствовавшее венчать венцом
Ему объявшие его химеры,
Бросая морю перлы в дар без меры,
Плыл рулевой, рожденный мертвецом.
1926
Георгий Иванов
Во дни военно-школьничьих погон
Уже он был двуликим и двуличным:
Большим льстецом и другом невеличным,
Коварный паж и верный эпигон.
Что значит бессердечному закон
Любви, пшютам несвойственный столичным,
Кому в душе казался неприличным
Воспетый класса третьего вагон.
А если так - все ясно остальное.
Перо же, на котором вдосталь гноя,
Обмокнуто не в собственную кровь.
Он жаждет чувств чужих, как рыбарь-клева;
Он выглядит "вполне под Гумилева",
Что попадает в глаз, минуя бровь...
1926. Valaste
Инбер
Влюбилась как-то Роза в Соловья:
Не в птицу роза - девушка в портного,
И вот в давно обычном что-то ново,
Какая-то остринка в нем своя...
Мы в некотором роде кумовья:
Крестили вместе мальчика льняного-
Его зовут Капризом. В нем родного-
Для вас достаточно, сказал бы я.
В писательнице четко сочетались
Легчайший юмор, вдумчивый анализ,
Кокетливость, печаль и острый ум.
И грация вплелась в талант игриво.
Вот женщина, в которой сердце живо
И опьяняет вкрадчиво, как "мумм".
1927
Кузмин
И утонченных до плоскости стихах-
Как бы хроническая инфлуэнца.
В лице нес очертанья вырожденца.
Страсть к отрокам взлелеяна в мечтах.
Запутавшись в астетности сетях,
Не без удач выкидывал коленца,
А у него была душа младенца,
Что в глиняных зачахла голубках.
Он жалобен, он жалостлив и жалок.
Но отчего от всех его фиалок
II пошлых роз волнует аромат?
Не оттого ль, что у него, позера,
Грустят глаза - осенние озера,-
Что он,-и блудный,-все же божий брат?..
1926
Маяковский
Саженным - в нем посаженным - стихам
Сбыт находя в бродяжьем околотке,
Где делает бездарь из них колодки,
В господском смысле он, конечно, хам.
Поет он гимны всем семи грехам,
Непревзойденный в митинговой глотки.
Историков о нем тоскуют плетки
Пройтись по всем стихозопотрохам...
В иных условиях и сам, пожалуй,
Он стал иным, детина этот шалый,
Кощунник, шут и пресненский апаш.
В нем слишком много удали и мощи,
Какой полны издревле наши рощи,
Уж слишком он весь русский, слишком наш!
1926
