Стихотворения Вячеслава Иванова - Библиотека русской поэзии "Ковчег"

 
 
   Золотые завесы

Di pensier in pensier, di monte in monte
Mi guida Amor...
Petrarca

Лучами стрел Эрот меня пронзил,
Влача на казнь, как связня Севастьяна;
И расточа горючий сноп колчана,
С другим снопом примчаться угрозил.

Так вечный сон мой жребий отразил
В зеркальности нелживого обмана...
И стал я весь одна живая рана;
И каждый луч мне в сердце водрузил

Росток огня, и корнем врос тягучим,
И я расцвел — золотоцвет мечей —
Одним из солнц; и багрецом текучим

К ногам стекла волна моих ключей...
Ты погребла в пурпурном море тело,
И роза дня в струистой урне тлела.

II

Сон развернул огнеязычный свиток;
Сплетясь, кружим—из ярых солнц одно-
Я сам и та, чью жизнь с моей давно
Плавильщик душ в единый сплавил слиток.

И, мчась, лучим палящих сил избыток;
И дальнее расторг Эрот звено,—
И притяженной было суждено
Звезде лететь в горнило страстных пыток.

Но вихрь огня тончайших струн венцом
Она, в эфире тая, облачала,
Венчала нас Сатурновым кольцом.

И страсть трех душ томилась и кричала,—
И сопряженных так, лицо с лицом,
Метель миров, свивая, разлучала.

III

Во сне предстал мне наг и смугл Эрот,
Как знойного пловец Архипелага.
С ночных кудрей текла па плечи влага;
Вздымались перси; в пене бледный рот...

«Тебе слугой была моя отвага,
Тебе,—шепнул он,—дар моих щедрот;
В индийский я нырнул водоворот,
Утешного тебе искатель блага».

И, сеткой препоясан, вынул он
Жемчужину таинственного блеска.
И в руку мне она скатилась веско...

И схвачен в вир, и бурей унесен,
Как Паоло, с тобой, моя Франческа,
Я свил свой вихрь... Кто свеял с вежд
мой сон?

IV

Таинственная светится рука
В девических твоих и вещих грезах,
Где птицы солнца на янтарных лозах,
Пьют грозднй сок. примчась издалека.—

И тени белых конниц — облака —
Томят лазурь в неразрешенных грозах,
И пчелы полдня зыблются на розах
Тобой недоплетенного венка...

И в сонной мгле, что шепчет безглагольно,
Единственная светится рука
И держит сердце радостно и больно.

И ждет, и верит светлая тоска,
И бьется сердце сладко-подневольно,
Как сжатая теснинами река.

V

Ты в грезе сонной изъясняла мне
Речь мудрых птиц, что с пеньем отлетели
За гроздьем—в пищу нам, мы ж на постели
Торжественной их ждали в вещем сне.

Эфирных тел в божественной метели
Так мы скитались, вверя дух волне
Бесплотных встреч,—и в легкой их стране
Нас сочетал Эрот, как мы хотели.

Зане единый предизбрали мы
Для светлого свиданья миг разлуки:
И в час урочный из священной тьмы

Соединились видящие руки
И надо мной таинственно возник
Твой тихий лик, твой осветленный лик.


VI

Та, в чьей руке златых запруд ключи,
Чтоб размыкать волшебные Пактолы;
Чей видел взор весны недольней долы
И древних солнц далекие лучи;

Чью розу гнут всех горних бурь Эолы,
Чью лилию пронзают все мечи,—
В мерцании Сивнллиной свечи
Душ лицезрит сплетенья и расколы.

И мне вещала: «Сердце! рдяныВ сад,
Где Тайная над белым покрывалом
Живых цветов вздыхает теплый яд!..

Ты с даром к ней подходишь огнеалым
И шепчешь заговор: кто им заклят,
Ужален тот любви цветущим жалом».

VII

Венчанная крестом лучистым лань,—
Подобие тех солнечных оленей,
Что в дебрях воззывал восторг молений —
Глядится так сквозь утреннюю ткань

В озерный сон, где заревая рань
Купает жемчуг первых осветлений,—
Как ты, глядясь в глаза моих томлений,
Сбираешь умилений светлых дань,

Росу любви в кристаллы горних лилий
И сердцу шепчешь: «Угаси пожар!
Довольно полдни жадный дол палили...».
И силой девственных и тихих чар
Мне весть поет твой взор золотокарий
О тронах ангельских и новой твари.

VIII

Держа в руке свой пламенник опасный,
Зачем, дрожа, ты крадешься, Психея,—
Мой лик узнать? Запрет нарушить смея,
Несешь в опочивальню свет напрасный?

Желаньем и сомнением болея,
Почто не веришь сердца вести ясной,—
Лампаде тусклой веришь? Бог прекрасный -
Я пред тобой, и не похож на змея.

Но светлого единый миг супруга
Ты видела... Отныне страстью жадной
Пронзенная с неведомою силой.

Скитаться будешь по земле немилой,
Перстами заградив елей лампадный,
И близкого в разлуке клича друга.

IX

Есть мощный звук: немолчною волной
В нем море Воли мается, вздымая
Из мертвой мглы все, что Мара и Майя
И в маревах мерцает нам — Женой.

Уст матерних в нем музыка немая,
Обманный мир, мечтаний мир ночной...
Есть звук иной: в нем вир над глубиной
Клокочет, волн гортани разжимая.

Два звука в Имя сочетать умей;
Нырни в пурпурный вир пучины южной,
Где в раковине дремлет день жемчужный;
Жемчужину схватить рукою смей,—

И пред тобой, светясь, как Афродита,
В морях горит—Сирена Маргарита.

X

Ad Lydiam

Змеи ли шелест, шепот ли Сивиллы,
Иль шорох осени в сухих шипах,—
Твой ворожащий стих наводит страх
Присутствия незримой вещей силы...

По лунным льнам как тени быстрокрылы!
Как степь звенит при алчущих звездах!
Взрывает вал зыбучей соли прах,—
И золот-ключ—на дне живой могилы!..

Так ты скользишь, чужда веселью дев,
Замкнувшей на устах любовь и гнев,
Глухонемой и потаенной тенью,—

Глубинных и бессонных родников
Внимая сердцем рокоту и пенью,—
Чтоб вдруг взрыдать про плен земных оков!

XI

Что в имени твоем пленит? Игра ль
Лидийских флейт разымчивых, и лики
Плясуний-дсв? Веселий жадных клики—
Иль в неге возрыдавшая печаль?

Не солнц ли, солнц недвижных сердцу жаль?
И не затем ли так узывно-дики
Тимпан и систр, чтоб заглушить улики
Колеблемой любви в ночную даль?..

И светочи полночные колышут
Багряным полохом родные сны,
И волны тканей теплой миррой дышат...

А из окрестной горной тишины
Глядят созвездий беспристрастных очи,
Свидетели и судьи страстной ночи.

XII

Как в буре мусикийский гул Гайдара,
Как звон струны в безмолвьи полнолуний,
Как в вешнем плеске клик лесных вещуний,
Иль Гарпий свист в летейской зыби лавр,—

Мне Память вдруг, одной из стрел-летуний
Дух пронизав уклончивей, чем Парф,
Разящий в бегстве,— крутолуких арф
Домчит бряцанье и, под систр плясуний,

Псалмодии стон,—когда твой юный лик,
Двоясь волшебным отсветом эонов,
Мерцает так священственно-велик,

Как будто златокрылый Ра пилонов
Был твой пестун, и пред царевной ник
Челом народ бессмертных фараонов.


XIII

Клан пращуров твоих взрастил Тибет,
Твердыня тайн и пустынь чар индийских,
И на челе покорном — солнц буддийских
Напечатлел смиренномудрый свет.

Но ты древней, чем ветхий их завет.
Я зрел тебя, средь оргий мусикийских,
Подъемлющей, в толпе рабынь нубийских,
Навстречу Ра лилеи нильский цвет.

Пяти веков не отлетели сны,
Как деву-отрока тебя на пире
Лобзал я в танце легкой той Весны,

Что пел Лоренцо на тосканской лире:
Был на тебе сапфиром осиян,
В кольчуге золотых волос, тюрбан.

XIV

В слиянных снах, смыкая тело с телом,
Нам сладко реять в смутных глубинах
Эфирных бездн, иль на речных волнах,
Как пена, плыть под небом потемнелым.

То жаворонком в горних быстринах,
То ласточкой по мглам отяжелелым —
Двоих Эрот к неведомым пределам
На окрыленных носит раменах...

Однажды въяве Музой ясноликой
Ты тела вес воздушный оперла
Мне на ладонь: с кичливостью великой

Эрот мне клекчет клекотом орла:
«Я в руку дал тебе державной Никой—
Ее, чьи в небе—легких два крыла!»

XV

Разлукой рок дохнул. Мой алоцвет
В твоих перстах осыпал, умирая,
Свой рдяный венчик. Но иного рая
В горящем сердце солнечный обет

Цвел на стебле. Так золотой рассвет
Выводит день, багрянец поборая,
Мы розе причащались, подбирая
Мед лепестков, и горестных примет

Предотвращали темную угрозу,—
Паломники, любовь, путей твоих,—
И ели набожно живую розу...

Так ты ушла. И в сумерках моих,—
Прощальный дар,— томительно белея,
Благоухает бледная лилея.

XVI

Когда уста твои меня призвали
Вожатым быть чрез дебрь, где нет дорог,
И поцелуй мне стигмы в руку вжёг,—
Ты помнишь лик страстной моей печали...

Я больше мочь посмел, чем сметь я мог...
Вдруг ожили свирельной песней дали;
О гроздиях нам птицы щебетали;
Нам спутником предстал крылатый бог.

И след его по сумрачному лесу
Тропою был, куда на тайный свет
Меня стремил священный мой обет.

Так он, подобный душ вождю, Гермесу,-
Где нет путей и где распутий нет,—
Нам за завесой раздвигал завесу.

XVII

Единую из золотых завес
Ты подняла пред восхищенным взглядом,
О Ночь-садовница! и щедрым садом
Раздвинула блужданий зыбкий лес.

Так, странствуя из рая в рай чудес,
Дивится дух нечаянным отрядом,
Как я хмелен янтарным виноградом
И гласом птиц, поющих: «Ты воскрес».

Эрот с небес, как огнеокий кречет,
Упал в их сонм, что сладко так певуч;
Жар-Птицы перья треплет он и мечет.

Одно перо я поднял; в зелот-ключ
Оно в руке волшебно обернулось...
И чья-то дверь послушно отомкнулась.

Жертва агнчая

Есть агница в базальтовой темнице
Твоей божницы, жрец! Настанет срок;
В секире вспыхнет отблеском восток,
И белая поникнет в багрянице.

Крылатый конь и лань тебя, пророк,
В зарницах снов влекут на колеснице:
Поникнет лань, когда «Лети!» вознице
Бичами вихря взвизгнет в уши Рок.

Млеко любви и желчь свершений черных
Смесив в сосудах избранных сердец,
Бог две души вдохнул противоборных

В тебя, пророк,—в тебя, покорный жрец!
Одна влечет,— другая не дерзает:
Цветы лугов, приникнув, лобызает.

Apollini

Когда вспоит ваш корень гробовой
Ключами слез Любовь, и мрак суровый,
Как Смерти сень,— волшебною дубровой,
Где Дант блуждал, обстанет ствол живой.

Возноситесь вы гордой головой,
О Гимны, в свет, сквозя над мглой багровой
Синеющих долин, как лес лавровый,
Изваянный на тверди огневой.

Под хмелем волн, в пурпуровой темнице,
В жемчужнице-слезнице горьких лон,
Как перлы бездн, родитесь вы — в гробнице.
Кто вещих Дафн в эфирный взял полон,
И в лавр одел, и отразил в кринице
Прозрачности бессмертной?.. Аполлон!

Ковчег

Над малой келией громов раскаты,
И молотами ливень бьет по крыше.
Вниз выгляни: вспухают выше, выше
Из мутной мглы валы, грозой подъяты.

На приступ, скажешь, лезут супостаты,
Повыждав ночь и непогоду лише...
Но брезжит спет; вздохнула буря тише;
Над черным стадом — в серебре палаты.

И дальше молнии; и громы глуше.
Умолк и ливень; роща отдыхает;
В лицо пахнет лугов живая нега.

Потоп отхлынул, снится от ковчега,
И в млеке лунном сад благоухает —
Новорожденный, на прощенной суше.